Российское правительство одобрило законопроект о привлечении иностранцев к уголовной ответственности за «русофобию». Даже если «акты русофобии» совершены в отношении соотечественников, а не граждан РФ. Как объясняет «Российская газета», планируется внести не только изменения в несколько статей Уголовного и Уголовно-процессуального кодексов, но и пополнить УК самостоятельной статьей — 136.1 «Русофобия».
Депутаты утверждают, что закон направлен только против должностных лиц. Но кто им сегодня поверит?
Дискуссии о законодательном закреплении «русофобии» идут с начала российской агрессии против Украины. Например, в конце 2023 года МВД предложило следующую трактовку: «русофобия — неприязненное, предвзятое, враждебное отношение к гражданам России, к русскому языку и культуре, выражающееся в том числе в агрессивных настроениях и действиях со стороны отдельных представителей и политических сил, а также дискриминационные действия со стороны властей недружественных России государств».
Почему страна «дружбы народов» защищает честь только 75% своих граждан — не поясняется.
Из истории понятия
На самом деле в привлечении иностранцев за «русофобию» есть изощренное восхождение к XIX веку, к истокам. Это понятие родилось для изобличения критиков внешней политики России.
Но не в России.
Как пишет историк Константин Душенко, «русофобия» вошла в публичный язык европейских стран в 1830-е годы. Первой стала Великобритания, где радикальное крыло партии вигов начало клеймить в качестве «русофобов» оппонентов, которые намеренно преувеличивали «русскую угрозу» и тем самым требовали больше ассигнаций на развитие флота. В то время Российская империя действительно достигла успехов на Ближнем Востоке, что вызвало обеспокоенность в Лондоне.
«Русофобом», например, прозвали публициста-туркофила Дэвида Уркварта. Тогда многие либералы считали «просвещенными» только народы с парламентской формой правления, а Россию, как Австрию и Пруссию, относили к деспотическим и в разной степени «варварским». Уркварт не был исключением, но все же не любил он Россию вовсе не по «этническими», а «внешнеполитическим» причинам, так как радел за позиции Великобритании в Османской империи.
В это же время понятие «русофобия» появилось и в Германии. Его использовали консерваторы — и также для изобличения тех, кто слишком много говорит про угрозу с востока, игнорируя ее с запада, то есть из Франции. Идеологическая составляющая германских дискуссий была куда выше, чем британских.
Конечно, российские дипломаты тогда также прекрасно видели критику российской внешней политики в европейской печати и тоже называли ее русофобией, подразумевая исключительно отношение к внешней политики государства, которое они же и представляли.
На протяжении всего XIX века понятие «русофобии» и в России, и в других странах Европы обычно появлялось во внешнеполитическом контексте. Но постепенно зародились и другие интерпретации.
В 1839 году Россию посетил французский писатель маркиз Астольф де Кюстин. Спустя четыре года он опубликовал хорошо известные путевые заметки, критически описывавшие николаевскую Россию. В частной переписке поэт и вице-директор департамента внешней торговли тогдашнего Минфина России Петр Вяземский назвал автора «страдающим русофобией», то есть предвзятым по отношению к народу. Действительно, сочинение маркиза вызвало бурную полемику, однако многие публичные критики, как например, российский агент корпуса жандармов во Франции Яков Толстой, изобличали прежде всего его страх перед Россией.
Как пишет Константин Душенко, в 1840-е годы высокопоставленный чиновник министерства внутренних дел Филипп Вигель обогатил слово «русофобия» (опять же в частное переписке) новым смыслом — назвав таким образом любых критиков внутренних порядков в России. В 1856 году письмо было опубликовано, правда, в отредактированном виде. «Русофобы» превратились в «русофагов», то есть в «руссоедов». В дальнейшем русофобами порою называли и остзейских немцев. Чем больше национализировалась Российская империя, тем активнее такая риторика проникала в публичное пространство.
Тютчев и пасквиль Достоевского
Сегодня «обличители русофобии» любят вспоминать Федора Тютчева (поэт, дипломат, консерватор) и его письмо 1867 года славянофилу Ивану Аксакову, где клеймилась
«Русофобия некоторых русских людей — впрочем, весьма достойных… Прежде они говорили нам, и вполне искренне, что в России им ненавистно бесправие, отсутствие свободы слова и т. д., и т. д., а Европа мила им как раз потому, что бесспорно обладала всем этим…»
Плохо, когда не уделяется внимания историческому контексту. Как пишет Душенко, в действительности Тютчев имел ввиду не кого иного, как писателя Ивана Тургенева. Немногим ранее Федор Достоевский писал поэту Аполлону Майкову о встрече с Тургеневым в германском Баден-Бадене и нелестно отзывался и о нем, и о его романе «Дым». Бывший революционер, консерватор и эротоман настолько разошелся, что стал приписывать собеседнику такие заявления, как
«Мы должны ползать перед немцами»... «Я сам считаю себя за немца, а не за русского, и горжусь этим!»
Майков предал письмо огласке, а Тургеневу потом пришлось оправдываться — ничего подобного он не говорил. Но пасквиль быстро разошелся по образованному обществу.
Возрождение «русофобии»
В советской время «русофобия» явно не была мейнстримным понятием. Порою его использовали эмигранты. Например, любимый Путиным философ Илья Ильин создал концепцию русофобской западной элиты, которая-де хочет расчленить Россию.
Возвращение термина-клейма в актуальный публичный язык относится к позднесоветским временам, когда на «русская партия» пыталась скрестить советскую идеологию с русским этническим национализмом. В 1980-е годы оно получило распространение и в эмигрантской печати. Однако особый резонанс вызвал одноименный памфлет Игоря Шафоревича 1982 года — с однозначным антисемитским содержанием и жуткой ненавистью к интеллигенции.
В 1990-е годы в условиях далеко не самых успешных либерально-демократических реформ в недрах «патриотической» оппозиции распространялась инвектива о геноциде «русского народа» – против Ельцина, олигархов, Запада и евреев. Масла в огонь подливала ситуация в Чечне и массовое изгнание русских и русскоязычных. Россия явно нуждалась в построении гражданского общества и выработки новой гражданской идентичности.
При Путине государство изначально чуждалось крайностей, а потому под удар попали многие русские этнические националисты. Идеологическое охранительство вводилось постепенно: изначально в ответ на политический кризис 2011–2012 годов, затем под влиянием аннексии Крыма и усиливающейся конфронтации с Западом. Однако «русофобии» оно — до поры! — не касалось. В 2013 году внесли поправки, предполагающие тюремное заключение за «оскорбление чувств верующих». В следующем году криминализировали оправдание нацизма, включая отрицание фактов, установленных приговором Нюрнбергского трибунала.
Постепенная легитимация
Собственно «русофобия» на протяжении 2000–2010 годов не оставалась только частью национал-державного поля, с которым активно заигрывали такие партии, как КПРФ и ЛДПР. Постепенно понятие входило в квазинаучный дискурс. Нарастающее с конца 2000-х годов увлечение «мягкой силой» в среде ученых и как-бы-ученых также породило комплекс соответствующих статей, всерьез клеймящих «западную русофобию». Отдельные относительно умеренные авторы пытались видеть в ней в лучшем (!) случае «предвзятость к России», но изучать ее свойства в соответствии с научной методологией не стремились.
Понятие «русофобии» можно обнаружить в риторике российского МИДа и в нулевые годы, однако это единичные употребления, преимущественно в контексте отношений со странами Балтии. Все чаще его начали использовать с 2014 года ввиду украинского кризиса и решения Кремля вмешаться в него.
Сквозной поиск по сайту Кремля также свидетельствует, что в 2000-е годы понятия «русофобии» не было в лексиконе Путина. Более того! В 2006 году на прямой вопрос одного французского журналиста, видит ли он на западе русофобию, президент ответил, пусть и уклончиво, но явно отрицательно: «Я вижу, что на Западе не все привыкли, не все поняли, что с политической карты мира исчез Советский Союз и появилась новая страна с новыми гуманистическими, идеологическими установками, положенными в основу ее существования».
В президентскую речь «русофобия» стала входить только в 2014 году. Примечательно, что хронологически ранее в его присутствии о воспитании в Украине поколения «на основе шовинистического национализма и русофобии» говорил директор Института истории РАН Юрий Петров. Так что выходит: сначала ученый от лица академии наук легитимировал это клеймо-понятие, затем его повторил президент. Конечно, ошибочно предполагать прямую причинно-следственную связь, однако готовность представителей науки (то есть людей, говорящих от лица истины) подмахивать играет немалую роль в том, чтобы чиновники и политики со спокойной совестью перенимали подобную речь.
Русофобский расцвет
После 24.02 «русофобия» расцвела. В ее «активистов» теперь записывают всех, кто хоть как-то выскажется против российской агрессии. За этим скрывается единая логика: «Нас на самом деле критикуют за то, кто мы есть, а не за то, что мы делаем».
Совершенно неслучайно власти пугают население то геноцидом советского-русского народа в прошлом, во время Второй мировой, то геноцидом русских на Донбассе сегодня. Естественно, расцвели доморощенные ученые, пытающиеся придать этому понятию «академическую респектабельность». Даже «Тетради по консерватизму», когда-то позиционировавшие себя в качестве «интеллектуальной площадки», опустились до публикации памфлетов под видом научных статей, где на полном серьезе Шафаревич называется выдающимся ученым.
Происходит все более активное заигрывание государства непосредственно с русским национализмом, пусть и с сохранением риторики о дружбе народов. Русская тема — одна из центральных в казенных учебниках Мединского и «Основах российской государственности». Становится она значимой и для Путина. Осенью 2023 года на пленарном заседании Всемирного русского народного собора он заявил:
«Без русских как этноса, без русского народа нет и не может быть русского мира и самой России. В этом утверждении нет какой-то претензии на превосходство, на исключительность, на избранность. Это просто факт, как и то, что в нашей Конституции чётко закреплён статус русского языка как языка государствообразующего народа».
Одновременно в среде Z-милитаристов начали скрещивать имперские идеи и русский национализм. Начал это делать еще в 2010-е годы Евгений (Захар) Прилепин, который претендует на центральное место в современное Z-литературе. Для него «русские» — и этнос, но еще и определенное культурное поле, а также и сакральная власть. Значит, в принципе любой может быть признан русским, если, например, сегодня сражается против Украины и «болеет Россией». Потому Прилепин может одновременно призывать усиленно развивать русскую культуру (кто ж его поймет — он про этническую или государственную), рассуждать о «бремени белого человека» или прославлять донецкую интербригаду «Пятнашку» как «феномен русских побед». Огонь же полей порождает особое пространство «своих», автоматически исключая «других», «не наших», а значит, «предателей».
Схожие воззрения распространены и у значительной части Z-«военкоров». Например, WarGonzo (более 1 млн подписчиков) в сентябре этого года писал: «В зоне СВО на броне одного БМП или в тесном окопе зачастую тоже можно встретить крайне разношерстную компанию: нацбола и монархиста, бывшего зека и поэта, футбольного фаната и антифашиста, добровольца из Сибири и мобилизованного из Москвы, чеченца-мусульманина и бурята-буддиста. Еще несколько лет назад этих людей было невозможно представить за одним столом, их по сути ничего не связывало друг с другом. А сейчас это — лучшая метафора русского мира».
Такой имперско-милитаристский «мультикультурализм».
Русский ресурс
Строя «русский мир», путинское государство видело всегда в соотечественниках ресурс, а потому примечало зачастую тех, кто был согласен играть в подобные игры. Русскоязычные из стран Балтии были разменной монетой, способом давления на элиты. В Украине получилось существенно больше. Еще в середине 2010-х годов в расход были пущены радикалы «русской весны», а под удар поставлены те русскоязычные украинцы, которые оставались верны своей стране, но культурно не считали себя чуждыми России.
Сегодня государство также не церемонится с россиянами и этническими русскими: согласных отправляют на фронт, несогласных — объявляют предателями. Такая вот русофагия («русоедство») в прямом смысле слова.
С точки зрения практики, для путинского государства русские — не этничность, а прилагательное, то есть те, кто прилагаются государству, вернее, элитам со своими интересами. А значит, по существу, они вполне последовательно называют «русофобами» всех, кто критикует путинское государство и его агентов.
