Убийц и насильников по-хорошему вообще не следовало бы и выпускать на фронт. Вот Азамат Искалиев — он получил 9 лет за то, что убил жену, раз она решила уйти от него. Но 9 лет он не высидел — ушел воевать, его помиловал Путин. Повоевал, вернулся. Стал встречался с девушкой, но она тоже решила уйти от него. И тогда он ее тоже убил.
По-хорошему, Азамату, всем таким, как он, да и нам, их окружающим, нужна какая-то социальная служба, которая занималась бы адаптацией людей, вышедших из тюрьмы, вне зависимости от того, через войну ли они вышли или просто в связи с истечением срока. Конечно, с этими людьми надо что-то делать, чего в России отродясь не делается.
Но Валерий Фадеев не может предлагать установить надзор, не годится для этого. Он может только настаивать на том, чтобы надзор сняли. Потому что номинально он — первый в стране правозащитник. Глава путинского совета по правам человека. По определению своих должностных обязанностей он должен защищать права людей, а не предлагать их ущемление.
О, это могут быть ужасные люди, настоящие монстры, насильники и убийцы, но в связи с тем печальным обстоятельством, что они все же люди, первый правозащитник в стране должен их права защищать.
Он должен быть как адвокат. Адвокат ведь защищает убийц и насильников. И если адвокат защищать перестанет, то и сам суд перестанет иметь смысл, а вместе с судом — и государство. Такое ведь бывало в сталинские времена. Адвокаты ведь не раз заявляли посреди какого-нибудь публичного процесса, что гражданское самосознание и ненависть к врагам народа перевешивает для них профессиональную этику. Заявляли так и превращались в обвинителей.
Вот и Валерий Фадеев не заметил (или заметил?), как из критика репрессивных законов превратился в инициатора репрессивных законов.
Это я все пишу не для того, чтобы поругать Валерия Фадеева, ругать его дело пустое и неблагодарное. Но вот я что подумал. Мир вывернут наизнанку, в полном соответствии с мрачными фантазиями Джорджа Оруэлла войну называют предотвращением войны, агрессию называют защитой, репрессированных называют террористами, оболванивание детей называют образованием.
А мы-то что? Неужели мы, живущие в этом вывернутом наизнанку мире, никак не заразились его изнаночностью? Мы, писатели, читатели и издатели этой газеты, всех газет — неужели, в отличие от Валерия Фадеева, мы сохранили истинный смысл произносимых и читаемых нами слов?
Не далее как сегодня, например, все свободные медиа вышли с заголовком, что суд, дескать, смягчил приговор Жене Беркович и Светлане Петрийчук. Смягчил, стало быть!
А на самом деле суд утвердил приговор в без малого шесть лет двум женщинам совершенно ни за что! Есть же разница между словами «смягчили» и «посадили по ложному обвинению».
Но мне думается, что отравленные слова, слова, вывернутые наизнанку, имеют такую силу, что отравляют вокруг себя самый воздух. По роду своей профессии я должен верить в силу слов. И я действительно верю в нее, но так же, как верю в силу лекарств и ядов.
И вот что мне кажется: самые прекраснодушные попытки прояснить смысл слов и сделать слова корректными ведут не к большему взаимопониманию людей, а опять же к репрессиям. То есть сломать слова можно, а починить нельзя.
Выхолостить истинный смысл общественных институтов (таких, например, как СПЧ) довольно легко, во всяком случае, в России удалось на отлично. А вот удастся ли когда-нибудь наполнить общественные институты истинным смыслом?
Я пишу это и каждое слово в строку кладу осторожно, как сапер кладет мину. Потому что не может же быть, чтобы слова, побывавшие во рту Валерия Фадеева, не стали бы отравленными от этого.
