Такова статистика МВД. За 2022 и 2021 годы данных нет, а в прошлом году на Рождество в храмах молилось, или хотя бы посетило храмы еще на 100 тыс. меньше прихожан, чем в нынешнем.
Иными словами, больше миллиона православных из тех, кто был пять лет назад, на сей раз не пришло на один из самых главных своих праздников, на Рождество Христово. И я — один из этого миллиона.
Принадлежал ли я к Русской православной церкви? Да, и это имело для меня значение. Был ли я согласен с проповедями церковных иерархов? Нет, а некоторые антисемитские, мейл-шовинистские, гомофобские, имперские и милитаристские заявления православных попов меня откровенно бесили. Но эту проповедь зла я считал ошибкой, заблуждением людей сикось-накось прочитавших Евангелие, а то и не читавших вовсе. Я ощущал свою принадлежность к этакому меньшинству, которое принято было называть «православной интеллигенцией» и ассоциировать с именами таких священников, как, например, о. Александр Мень или о. Алексий Уминский. Мы были меньшинством, но мне казалось, что у нас есть место, а чудо Евхаристии является христианину не в обмен на выкрикивание фашистских речевок, а по вере его во всеобщее спасение — даже тем является, кто выкрикивает фашистские речевки.
Да-да, я верил в апокатастасис, во всеобщее спасение, в то, что даже Гитлер на Страшном суде, увидав живыми всех, кого он насмерть замучил, ужаснется не только жестокости, но и тщете содеянного, и вечно будет жить с мыслью, что он кровавый идиот, таков будет его личный ад, а вовсе не кипящая смола, раскаленные сковородки и черти с рогатинами.
Я верил в такое, а отец Алексий Уминский мягко журил меня за столь вольную трактовку сочинений Оригена Адаманта, богослова, отрицателя ада и предшественника арианской ереси.
А теперь… теперь нет отца Алексия Уминского, он в России запрещен в служении, покинул церковь Троицы в Хохлах, переехал во Францию, служит там, но уже в Константинопольском патриархате, но каким-то странным образом именно эта его московская отставка стала сокрушительным ударом по моей вере.
Мне больше не кажется, что антисемитские, мейл-шовинистские, гомофобские, имперские и милитаристские заявления православных попов — их собственная ошибка. Мне вообще больше не кажется, что зло — это ошибка в добре. Мне теперь кажется, что человеконенавистничество — это и есть истинная доктрина Русской православной церкви. Не хотел бы я так думать, но я так думаю.
Хуже того, я потерял то смешное, детское, наивное чувство, что и правда верю — вино таки превращается в Кровь, а хлеб таки превращается в Тело Христово. («Верую, яко сие есть самое пречистое Тело Твое, и сия есть самая честная Кровь Твоя».) Чудо Евхаристии перестало меня волновать, как волновало прежде. Смешно, конечно, но главная причина, по которой теперь на Рождество я остаюсь дома, формулируется так: вот я пойду в церковь, а чуда не произойдет, и что мне тогда делать?
Наверное, отец Алексий (предпочитавший, чтобы его называли просто Алексеем Анатольевичем) нашел бы какие-то слова для меня. Возможно, хватило бы просто, чтобы он по обыкновению своему раскрыл объятия и воскликнул «Христос воскресе!», — как делает в любое время года, после Пасхи или до — не важно. Но отец Уминский далеко, сам я не справляюсь, а священники тут в изгнании не понимают, про какую такую потерю веры я талдычу.
Взять ли билет? Полететь ли в Париж? Стоять тихонько в уголке, пока отец Алексий служит? Ждать ли, что батюшка узнает меня в толпе или во время причастия подмигнет как-нибудь в том смысле, что поболтаем после?
Или собраться все-таки с силами и убедить себя, что свет не сошелся клином на одном-единственном священнике? Или просто следовать правилам и ждать, что послушание волшебным образом вновь конвертируется в детский восторг веры?
Но я уже следовал правилам — и вот что из этого вышло.
